Легенда о Самелиэн

Первые весны деньки тепла не предвещают каждый год. Обычно солнце лишь становится теплее, но всё ж свирепствуют морозы, а снег растаять не спешит. И отправляясь в путь в конце зимы, с дороги сбиться можно просто.

Так с героем нашим и случилось много лет назад. Ему сказали: пережди, не торопись. А он спешил. Спешил везде, спешил всегда. Пред ним стояла цель, что многие из вас сочли бы невозможной, но поклялся он достичь её любым путём.
В тот же вечер в поле чистом, пока он был в пути, его застала буря. Казалось бы, конец зимы. Но ветер хладный, снег колючий в миг переросли в буран. Скоротечных тех минут, что скрылось небо, хватило путнику, чтоб заплутать.
Долго он убежища искал, но вдруг буря расступилась перед ним, и он увидел зелень, первоцветы и деревья молодые с почками и первыми листками – то была поляна, над которой ни зима, ни буря не имели власти. В самом центре той поляны наш герой увидел необычный дом. Не знал он, как смог бы описать тот удивительный чертог. Переплетенье каменных узоров и столбов, украшенных резьбой. Они смыкались в самой верхней точке, образуя свод, но не было у чудного убежища ни крыши, ни стены. Лишь пол с очагом на земле. А у костра сидела дева
Лишь путник ближе подошёл, она на ноги встала и приветно улыбнулась, пригласила отдохнуть. Присел герой наш у костра, отогрелся, отдохнул и испил из чаши тёплого отвара травяного. И всё не мог от девы взора оторвать. Рыжие локоны её, как языки огня, волнами падали на землю, а в зелёных, что первая листва, глазах, видел он столько доброты, заботы и тепла, что желал лишь в них один смотреть.
– Скажи, спасительница, как мне называть тебя? – улыбнулся наш герой.
– Кто Смотрительницей огня меня зовёт, иные – Спасительницею кличут, как ты. Таким, как я, имя не даётся. Имя создаёт судьбу, а я обязана хранить очаг. Для всех, кто заблудился и замёрз, в дни первые весны.
– Как я, – он задумчиво кивнул в ответ.
– Как ты, – рыжая чуть шире улыбнулась и пальцы к языкам огня направила. От одного касания её очаг, только начинавший угасать, набрал нежданно силы и бодро затрещал.
А путник всё смотрел, смотрел на деву и взгляда оторвать не мог. До самого конца, когда утихла буря, и она благословила в путь его. Да наставление дала: что он всего достигнет, всё, что ищет, он найдёт, едва быть безрассудным перестанет.

Шли дни, недели и года. Бывший путник молодой уж вырос, возмужал. Всю жизнь он знал, чего хотел, за чем он шёл. И наставленье девы, как обет священный, соблюдал. Вчера, казалось, только он плутал в попытках дом вернуть, восславить род, задолго до его рожденья обедневший и забытый. Ему всё удалось. Ну, или не всё, почти.
Поместье заново отстроили, а имя у соседей славилось его. Родню – кто выжил из неё – собрать он смог и в дом свой привести. Но не хватало в их чертоге только одного. Той, что стала бы хозяину женой.
Завидным женихом стал наш герой. Все соседи дочерей своих, тая надежду, приводили на рауты и балы в дом его. Был неизменно вежлив, но непреклонен наш герой. И знали лишь самые родные, что каждый год, едва должна была окончиться зима, бродил он по полям бескрайним с мыслью только лишь одной: только б в бурю угодить, только б снова повидать её.
В год, когда за четвёртый уж десяток герою нашему пошёл, лютой выдалась зима. И он тогда решил: может, безрассудство снова их сведёт.
Среди бурана и метели – чудо – ему удача улыбнулась. Уже почти что тело занемело от холода и стужи, когда он вышел на поляну ту. Медленно и неуверенно он подошёл к костру. Окликнул деву. Обернувшись рыжая заметно удивилась.
– Это снова ты? Признаться, не ждала, – Смотрительница улыбнулась.
– Я искал тебя.
– Зачем? Случилось что? – беспокойством наполнились её зелёные глаза.
– Самелиэн…
– Что?
– Самелиэн, так я хотел бы звать тебя. Там, где я рос, это имя означает «та, что смотрит сердцем».
– Ты хочешь, чтобы я с тобой ушла?
В ответ он лишь кивнул.
– Если соглашусь, то стану смертной я.
– Я так предполагал.
– И буду стариться, как женщина любая ваша.
– Ты действительно прекрасна, но не за это лишь тебя с собой зову я.
– Если я уйду – очаг потухнет, – дева погрустнела. – Я бы с радостью пошла с тобой, поверь. Но жаль мне всех тех несчастных, кто теряет тропу и плутает.
– Иного нет пути? – он спросил и помрачнел, но дева подошла к нему и за руки взяла, улыбкою стараясь ободрить.
– Может, есть, коль ты поможешь мне... Прикажи, чтобы сотворили копию обители моей, но маленькую и из глины, куда смогу поставить я свечу. И каждый год в недели первые весны, буду там поддерживать огонь. Может, путников не встретит больше тут никто, но от холода они спасутся и смогут отдохнуть. А Самелиэн твоя с тобою будет навсегда.

Сказка Дарьяны Ковалевич

Кто танцует в конце зимы.

В её честь праздника нет. Не жгут костров, не поют песен, не накрывают столы. В её дни, дни последних морозов и самой черной, предрассветной темноты, люди не выходят из домов и жарко топят очаги.
Она рождается из самого лютого мороза середины зимы и умирает с первой весенней капелью. Над ней нет ничьей власти, ибо она уже не подвластна Князю Зимы, но еще не поклонилась Матери Лета. В руке она держит железный нож, что походит на серп, и ей, единственной из народа холмов, он не обжигает ни кожи, ни сердца.
Она шествует по миру тихо. На улицах, по которым она проходит, индевеют стекла в окнах, а в лесах трещат от холода деревья и падают замертво птицы. От мороза, что окружает её, не спасет ни одна одежда, чара или напиток - только живой огонь, разведенный любящими руками.
Она собирает души заблудившихся, замерзших, чьи тела скрыли снега, чьи следы навсегда затерялись за околицей людских селений. Они - её единственная свита, молчаливо сопровождающая свою безымянную госпожу в её долгом бдении.
Её лицо могло бы принадлежать ребенку. Её глаза видели, как остывают и гаснут от старости звезды.
Говорят, что она последняя из дочерей Ледяной Королевы, правившей Зимой прежде, чем погибнуть от рук нынешнего Зимнего Князя.
Говорят, что однажды с ней добровольно ушел сын Матери Лета, пораженный любовью, более неистовой, чем все, что он видел.
Говорят, но говорят мало, ибо она из тех, кто услышав даже не имя свое, а упоминание, может прийти на зов.
Она странствует по миру до тех пор, пока не найдет пробившийся из-под снега первый росток. Тогда она опускается на колени, касается его нежнее, чем мать, утирающая слезы ребенку и, впервые за все свое странствие, улыбается.
Осторожно и бережно, своим страшным ножом, чье касание - гибель, она срезает этот первый росток и баюкает его в ладонях, пока он не рассыплется прахом.
Когда же это происходит, та сила, что была заключена в нем, выходит наружу. Сила, что взламывает лед на реках, что разбивает оковы солнца и освобождает его жар. Сила, которая будит в птицах воспоминания о родных краях и селит надежду в сердцах людей. Сила, которая поворачивает годовое колесо дальше.
И пока все это происходит, она, отнявшая самую первую жизнь в новой весне, носящая нож, шествующая среди мертвецов, поднимается с колен.
И танцует.
Легко и радостно, приветствуя солнце и весну, приветствуя всех, кто пережил еще одну зиму и всех, кто еще лишь готовится родиться и озарить собой мир.
Она танцует, а мертвецы смотрят, в последний раз вспоминая то, что совсем скоро оставят навсегда.
Когда же первые ручейки талой воды прочертят снег и землю, она уходит по направлению их течений. Истаивает вместе с капелью. Уводит с собой убийственные морозы и мертвых, которых они забрали.
До следующей зимы.

Сказка Оррофина