Трудно жить просто, в гармонии и доверии,
Если в тебе, в ожидании звездного часа,
Прячется настороженный хищный зверь,
Часто имевший по носу вместо мяса.

Прячется, но настойчиво бьет хвостом:
"Ты мне ответь, примерный ты мой отличник,
Стоит ли хвастать сахарной добротой,
Если внутри ты - хищник, голодный хищник?"

Знаешь, у дрессировщиков есть хлысты,
Клетки, команды, тонкое их искусство -
Волка заставить нюхать в саду цветы,
Тигра заставить мирно жевать капусту...

Только, берясь за хлыст, ты себя проверь:
Хочешь ли ты пройти этот путь тяжелый?
Нужен тебе дрессированный кроткий зверь,
Следующий за палочкой дирижера,

Или ты ждешь, чтобы он к тебе прибежал -
С тушкой в зубах, с изляпавшей морду кровью:
"Я повзрослел, хозяин, я возмужал.
Вот тебе в подтверждение дохлый кролик!"?

Стихи Юльхен Глазовой

Она в платье из змей

Она в платье из змей.
Кровь струится по ней
С сердец людских и рук.
Ты слышишь как растут
Побеги по всей земле.
Она в платье из змей
Встретит на той стороне.
Просто иди на звук —
На шелест змеиных тел.
Череп врага своего,
Что против тебя посмел
Пойти, взявши копьё,
К ней с собою возьми.
Она в платье из змей
Ждёт лишь тебя одного,
Ждёт лишь сердце твоё,
Остывшее в чреве земли.

Она в платье из змей.
Что ж, довольно свежо,
Возьми для неё коктейль,
Порежь ладонь ножом,
И крови горячей налей
В стакан, где кола и ром.
Она в платье из змей.
Войдя в её тёмный дом,
Череп врага своего
Оставь на полке для книг.
На шелест одежд иди,
Она их скинет легко,
И сердце твоё на миг
Умрёт, а потом воскреснет.
Она в платье из змей.
Ты помнишь что-то такое
Из книги или из песен?
Или из жизни другой,
Той, что нельзя вспоминать?
Как же звали её?
Крутится на языке...

Наша змеиная мать,
Коатлантонан.
Она в платье из змей,
Коатликуэ.

Стихи от Моры

В сущности своей, как и другие проклятые мечи, Змеиный клинок был порождением ненависти.
Старая история, знаете. Гениальный мастер, доведенный до отчаяния, человек облеченный силой и властью, считающий, что ему все позволено. Одна гордыня, встретившая другую — идеальные условия для трагедии.
Жил в далекой земле мастер-оружейник, чьему искусству не находилось соперников, и там же жил князь, полагавший, что ему принадлежит не только земля, но и все, кто живут на ней. Тем не менее, в первый раз князь просил мастера вежливо. Он хотел клинок, что сделает его неодолимым воином, такой, что будет разить любого противника с одной раны, пусть даже самой пустяковой. Мастер отказался, ибо считал, что меченосец должен быть достоин своего клинка. Князь разгневался, а мастер не уступил. Князь наказал мастера, и пообещал, что если не получит меча в следующий свой визит, то вместо него заберет все, что мастеру дорого.
Что делает человек, когда его прижимают к стенке, пытаясь заставить делать то, чего он не хочет?
Ну, одни ломаются и делают. Некоторые даже потом живут с этим. Другие погибают — гордые и несломленные.
А третьи обращаются к запретному.
Это проще чем кажется, даже в наши дни. Всегда есть места, куда смертному лучше не заходить, часы, когда стоит следить за своими словами особенно тщательно, имена, которые лучше не знать и не звать.
Мастер пошел. И позвал, и произнес слова, попросил и пообещал. Ответом ему стало змеиное шипение. Что он услышал в нем? Был ли безумен всегда или именно тогда сошел с ума?
Так или иначе, но он сделал то же, что и всегда — он выковал меч. Этот клинок был совершенен. Темным и тонким было его лезвие, чуть изогнутым, заточенным до той остроты, когда воздух вскрикивает от боли, коснувшись его. А еще он был ядовит. Девственно чистым казался его металл, и ни один знаток не нашел бы на нем и капли отравы, но любая царапина им нанесенная, даже самая малая, неизбежно вела к смерти — мучительной, но быстрой.
Мастер сам пришел к князю, и меч был в его руках. Князь не был глуп, и понимал, что униженный человек всегда опасен, а потому не приблизился, и принял Змеиный клинок из рук слуги. Когда же мастер отказался рассказать, как именно он выковал этот меч, и что в него вложил, князь решил испытать клинок на его же создателе.
Лишь легкую рану нанес он мастеру, но этого хватило, чтобы тот пал на землю и умер в страшных мучениях. Пораженный, князь выронил клинок, и слегка оцарапал им бедро. Вскоре, уже и он корчился, умоляя милосердную смерть прервать его мучения.
У князя было четверо наследников, и после его смерти немедля они вступили в кровавую распрю. Змеиный клинок достался самому младшему, и тот сделался непобедимым на поле боя. Ведомый ненавистью и ревностью к собственным братьям, он поразил своим смертоносным мечом многих, и смерть их была ужасна. Когда же последний из его братьев пал, он опустил клинок в ножны. Он обвел взглядом разоренные войной владения старого князя, и понял, что ненависть в его сердце утихла, сменившись горечью. И в тот же момент рукоять Змеиного клинка в его ладони шевельнулась, обратившись лезвием. Он умер от яда, и так род князя пресекся.
С тех пор меч странствует по свету, меняя хозяев. Откованный из змеиного яда и закаленный в змеиной крови, когда берет его рука, ведомая ненавистью, ревностью или жаждой мести, он пробуждается и обретает страшные свои силы. Но когда жажда крови в сердце того, кто несет Змеиный клинок утихает, ядовитый дух его немедля обращается против хозяина и забирает его жизнь, так же, как некогда жизни его врагов.
Говорят, что, отковывая клинок, мастер внес одно условие, и змеи, пусть неохотно, но приняли его. Если случится так, что человек, взявший меч ради отмщения, простит своих обидчиков, даже и зная, что это будет стоить ему жизни, Змеиный клинок треснет и расколется. Только вот, много веков уже прошло, а такого чуда, как милосердие к врагу, ценой собственной жизни, когда в руках неотвратимое оружие, все еще не случилось. Да и случится ли?

Сказка от Оррофина

Змейка

Кольца шуршат расписные будто во снах, только сны ли?
Вьётся кольцо за колечком. В сумерках вышла на речку,
кликнула эхом раскатным тварей ползучих закатных,
топнула ножкой в сапожке — змейка уселась на ножке,
глазки у змейки — рубины, шепчет наречьем старинным:
— Ах ты, старшая сестрица, что тебе ночью не спится? Ты
для чего созывала братьев и сёструшек малых?
— Милая, ночью не спится, коль я не сжила убийцу.
Крепко заснул он, не зная, что умирает родная. Я ведь
ему говорила, что я нечистая сила, но, если шкурку я
сброшу, стану девицей хорошей. Знал он — в такую
девицу будет несложно влюбиться. Весело пробыли
ночи... он полюбил меня очень. Молвил — мне ноченек
мало, нужно, чтоб днём моей стала. Вырвалась, звонко
смеясь — родненький, я же змея, быть не могу я женою,
и не хочу, я не скрою. Взялся за горькие думы, знался со
старой колдуньей, гадина та нагадала, что на губах моих
алых страшное зреет проклятье, и от того не сказать мне,
что я хочу быть женою, а не змеёю лесною.
И подсказала управу. Срезала сонные травы, зелье
сварила для дрёмы — и для меня мир стал тёмным…
Слепо во сне я бродила, шкурку мою выжег милый!
Нынче, малая сестрица, кольцами больше не виться,
в чаще не ползать заветной, слабой я стала и смертной.
Коли не сбудется чуда — я вас наутро забуду. Ты уж
помочь мне не в силах, хоть за меня б отомстила!
Глазики змейкины алы — шух! — и нырнула во травы.
Кличет вослед ей сестрица, слово, что мёртвая птица
падает в травы лесные, кольца шуршат расписные.
Вспомнить б лесное наречье, да льётся речь человечья…

Кольца шуршат расписные, будто во снах, только сны ли?
Вьётся кольцо за колечком, змейка сидит под крылечком,
змейка ползёт за порожек, змейка ложится у ножек, глазки у змейки — рубины…
Будем прощаться, любимый.

Стихи Моры